Меня зовут Паша, мне 30 лет, я не знаю, тварь я дрожащая иль право имею, но, по крайней мере, я могу позволить себе тратить 8 евро в месяц на Обсидиан, чтобы рисовать красивые графы своих графоманских записок. На дворе март 2024 года, я в Милане, куда долетел из Берлина за 20 евро, здесь уже солнышко и прекрасные пальмы на улицах. Вечером еду в Венецию, а там как получится. Передо мной кисельные берега, молочные реки и всевозможные непредвиденные события. Ничего позади и всё впереди.
Я уволился с ненавистной галеры, где был JSON-грузчиком и притворялся пассионарной бабочкой. Свалил с Берлина после пяти лет совместной жизни, чтобы потом вернуться, подать на гражданство, ждать его ещё пару лет и уехать с концами из этой огромной дыры. Сдал квартиру в полтора раза дороже своей аренды, чтобы в дороге я жил припеваючи и чувствовал в этой жизни королём или хотя бы рэпером типа Дрейка, чтобы жизнь помещалась в три слова – травка, бабки и сучки. Всё ещё жду ответа от бюрократов насчёт пособия по безработице. Начал с низкого старта в дешёвых хостелах – лучше спать на втором ярусе в неудобной кровати свободной пташкой, чем в удобной кровати несвободным жуком.
У меня немного болит голова и в целом вальяжный настрой. Весь вечер тусил с соседом по койке. Мы хапали и пили вино, хапали и пили, и так раз семь. Пытался запомнить разницу между индикой и сативой – кажется, мы курили второе. Его зовут Пьер, он француз, любимец Вселенной, всегда позитивный и бодрый. Он обожает говорить о политике, словно у него гражданский долг, нести с собой бремя свободы-равенства-братства. Боготворит протестующих фермеров, вываливших тонну дерьма на очередной памятник. Ну и ладно – Gute Begleitung, как говорится.
Всё ещё помню берлинскую зиму по музыке. Было холодно и темно – только захочешь выгулять себя в парке, так от тусклости фонарей самый добрый настрой накроется медным тазом. Единственное развлечение в зиму - прекрасная грустная музыка. От ребяческих Modest Mouse и American Football к Pixies и slowdive, потом The Smiths, Joy Division, The Cure и, конечно, Radiohead. Думаю, я должен быть благодарен этим ребятам, что всё ещё жив и ничего не сделал с собой. Слушаю новый альбом Тома Йорка, то есть The Smile. Стоит этим ребятам нащупать какой-то устойчивый звук, как тотчас же они его коверкают. Парадоксально, но в этом есть чувство надежды. Необходимость искать баланс в условиях, когда почва уходит из-под ног, заставляет нас жить.
Удивляюсь тем, как легко дался этот побег от обыденной жизни. Мир внезапно оказался богат красотой и возможностями.
Я сааам себе и небо и луна. Гооолая, довольная луна.
Привет, мой любимый дневник. Я в Венеции, хочу здесь побыть, чтобы в будущем, если она потонет, мне не было жалко, что я не успел здесь побывать. Хостел прикольный, рядом с Сан-Марко и прочим – правда, до него каждый нужно плыть по лагуне на другой берег за 8 евро. Хорошо, что я сдал квартиру, иначе ныл бы, какой тут грабёж. Ни о чём повседневном не думаю, медитирую три раза в день. Ощущаю себя бунинским Господином из Сан-Франциско, хоть бы не помереть.
Честно, я никогда не любил путешествовать. Я находил это глупым занятием, ехать в места, до которых тебе на самом деле нет дела, если ты только не пишешь по ним какую-нибудь диссертацию, пить и кушать в два раза дороже, чем в родном гнёздышке. Всё, что останется после поездок – лишь снимки, на которые когда-нибудь посмотрят их дети, которых научат жить по порядку, вставать по утрам, чтобы гордо шагать по тротуарам судьбы, никогда не мечтать о лохматом безумии и беспорядке, вместо этого прожигать жизнь в её адской бессмысленной пустоте. Для выхода из реальности мне обычно хватало приставки и клёвых игр. Пока богема в пятый раз за три года шаталась в Париже, с трудом залезая в вагоны убогого метрополитена, я в пятый раз проходил Last of Us перед тем, как дождаться второго. Но в последнее время моя кукушка немного бо-бо, и мой терапевт видит тут связь с моим асоциальным образом жизни.
В этот раз я тусил с Джоном, американцем из Джерси. Ему тоже тридцатник, он прям как я, облысевший и с пивным брюшком. Он в первый раз за границей Америки, как семилетний ребёнок, рад всему, что отличается от американской рутины. Трясётся у автомата по продаже билетов на лодку, теряя надежду понять общественный транспорт, тем более венецианский. Жалеет, что здесь нет такси, хотя это к лучшему, ибо таксисты любят обманывать наивных янки. Купил в аптеке втридо́рога пластыри от мозолей, натёртых дешёвыми кроссами. Но вообще он добрый и милый, а чего ещё надо в дороге.
Неудачно залетев в бар с аперолем за 10 евро, мы купили ящик Peroni в деспа́ре и просто гудели на улице, пока не начал лить дождь. Среди толп туристов с зеркалками наперевес я чувствовал себя свободным путником.
Дорогой мой дневник, поздравь меня – я доехал до Вечного Рима! Держу курс через Европу, остановившись на грани между Севером моей молодости и Югом моего скверного будущего.
Заселившись в очередном хостеле у вокзала Термини, у меня появилось немножко времени перед тем, как уйти бухать в забытье. Задумался о том, что делать, когда дорога закончится. На самом деле она не имеет конца, это лишь ты в какой-то момент решаешь остановиться и свернуть назад. Честно, я не знаю, что делать дальше. После двенадцати лет работы в айти я чувствую себя разочарованным романтиком, кто когда-то поверил в четвёртую промышленную революцию. Находившись изрядно по конференциям, я думал, что делаю этот мир лучше, развиваю прогресс, ношу прекрасную автоматизацию в каждый дом. Сейчас же я чувствую себя использованной веб-мартышкой, чьими трудами дядюшка Сэм поднял новый раунд и построил себе умный дом. Да, платят достойно, и в целом я осознаю все свои привилегии, но это меня угнетает – кажется, что все леваки с бедняками меня ненавидят, пусть я и не самый богатый на этой планете и не уклонялся от уплаты налогов. Быть может, из меня выйдет хороший флорист, но куда деть двенадцать лет опыта? Может, не в работе тут дело. Я никогда не любил, презирая концепцию принадлежности к кому-то другому. Но это же глупо – в невозможности получить, ты цинично её обесцениваешь. По-настоящему свободные люди не занимаются такой хуйнёй.
Я одинок и заброшен в мир, полный призраков и иллюзий, и сам я суть такой же призрак. Зол как бродячий пёс в сибирскую зиму. Мне всё ещё по ночам снятся пиздилки с одноклассниками, иногда я пытаюсь отбиться, закрыть руками лицо, печень и почки, как учил мой отец, мастер спорта по боксу, иногда просто сбежать, но во сне ты такой медленный, неподъёмные ноги и руки, будто на каждой из них по утяжелителю килограммов так в тридцать, меня бьют и бьют, и я просыпаюсь с истошным криком. Боже, когда эти черти исчезнут из моей жизни, когда я забуду, как моя мать послала меня на хуй, а батя бросил в меня пустую бутылку водки. Пытаюсь сосредоточиться на настоящем и смотреть в светлое будущее в городе, каждый день ищу свою любовь, но меня никто не свайпает вправо, будто каждая знает, что я забитый хиккан.
Я живу вам назло, каждый раз выплываю со дна на поверхность, чтобы набраться воздуха и указать на ваше место в параше. Посмотри на меня, я живу прекрасной жизнью в центре Европы, пока ты в спальной панельке хуяришь свою жену и трясёшься от каждого уведомления в Госуслугах. Или ты прям настолько конченый долбоёб, что решил после школы пойти в военку, клюнув на лёгкие бабки, казённую хату и пенсию в 45, а теперь либо стал удобрением овощей на чужой земле, либо отделался лепестком и вернулся домой, где тебя никто не ждёт, и ждёшь очереди на дешманский китайский протез, пока твою голову уничтожает ПТСР.
В комнату зашёл сосед, отвлекая меня от душевных страданий. Эрик обиделся, когда я назвал его американцем. Конечно, он оказался канадцем. Но Эрик быстро оторопел, переведя разговор в русло прожарки своих соседей по глобусу. Кажется, для него нет ничего более радостного, чем слушать нытьё условного Джека из Арканзаса о том, как жаль, что он, бедный янки, имеет несчастье быть родом из неблагополучной дыры, где ему приходится платить миллиард денег за то, чтобы ему сделали перевязку в больнице. Тот никогда не познаёт радости жизни в прекрасной Канаде, где все любят друг друга и поют "Кумбайя-Кумбайя!" каждый день, пока Джек пытается вспомнить, является ли Торонто столицей Гренландии или Бельгии. Он угарает с того, как американцы пытаются заграницей сойти за канадцев. Эрик немного токсичен, но погудеть на вечер сойдёт.
Мне глупо цепляться за что-либо там, в Берлине. Я лучше буду летать по миру в поисках новых страстей и приключений, жить в медовом месяце, что никогда не закончится. Встряхну старушку Италию, разнесу к чертям этот Рим, предварительно обожравшись джелато. Today's cringe is tomorrow's nostalgia.